Софья Ролдугина - Кофе и мед [СИ]
— Нам нужно поговорить.
Когда Крысолов это произнёс, я едва не оступилась, потому что собиралась сказать то же самое. Но не сейчас, святые Небеса, не сейчас же!
— Говорить о чём-то серьёзном во время танца — непростительно.
— Что ж, слово леди — закон. Но я обязательно найду вас после бала, — пообещал он серьёзно.
— Вы не оставляете мне путей к отступлению, — улыбнулась я, хотя губы у меня точно онемели.
«Вот бы он исчез!» — подумалось внезапно. А логика безжалостно подсказала: даже если Крысолов действительно пропадёт сию секунду и навеки, положения это не исправит. Ведь корень бед лежит в моих собственных чувствах, на которые я не имею права, но сержусь почему-то на того, на кого направлены эти чувства.
Совсем как леди, которая склонна к бездумному расточительству, но злится не на себя, а на красивые шляпки и перчатки.
— Скорее, себе, — возразил Крысолов. И, когда я всё-таки сбилась с такта и покачнулась, теряя равновесие, спросил тихо: — Вам дурно? Может, вернуться?
— Мне? — Я даже рассмеялась. — Нет. Напротив.
И это тоже было чистой правдой.
Нечто подобное я испытывала очень давно, ещё в детстве. Тогда мне каким-то чудом удалось достать из стенной ниши в спальне родителей вазу в форме шара — из такого тонкого хрустального стекла, что оно, скорее, напоминало застывший мыльный пузырь. Со своей ношей я добралась только до холла. Там служанка испуганно охнула… Ваза выскользнула из рук — прямо на каменный пол.
Чувство, охватившее меня в невероятно долгое мгновение перед тем, как прозрачные осколки брызнули во все стороны, запомнилось на всю жизнь. То была головокружительная смесь из отчаяния перед неизбежностью катастрофы, восхищения красотой, сладкого ужаса перед грядущим наказанием вместе с непередаваемым блаженством от обладания тем, что мне отнюдь не принадлежало.
— Вы напряжены, — произнёс вдруг Крысолов.
«Ещё бы!» — едва не вырвалось у меня. А вальс прокатывался по залу, точно волны, то стихая, то становясь невыносимо громким… или так просто казалось?
— Ничуть, — улыбнулась я и почувствовала, что пальцы у него непроизвольно сжались. — А вот вы, похоже, весьма взволнованы.
Мы сделали круг и вернулись в исходную точку. Где-то на периферии мелькали платья и маски, за которыми я не видела людей — только декорации. Опасное заблуждение. Ведь от внимательного наблюдателя маска не убережёт…
…наблюдателя?
Святая Генриетта! Мэтью Рэндалл совершенно вылетел у меня из головы. А ведь наверняка он уже вернулся.
— Мне придётся возвратиться в боковой зал после вальса, — призналась я тихо.
Движения и прикосновения Крысолова стали ещё более осторожными, почти невесомыми.
— Вам не нравится со мной танцевать?
Вопрос был из категории праздных, но прозвучал на редкость серьёзно. И что-то подсказывало, что лучше не отшучиваться, и не лгать.
Тем более что пока речь шла только о танцах.
— Нравится. Больше, чем с кем-либо другим.
Щёки у меня потеплели. Но, к счастью, маска полностью скрывала предательский румянец.
— Вы бы хотели потанцевать ещё?
— Да.
— Только здесь — или?..
Вот теперь я не знала, куда девать глаза. Музыка затихла, и пары остановились. Мы замерли едва ли не последними, привлекая ненужное внимание. Пришлось на время замолчать и отойти в сторону, чтобы затеряться среди других гостей, благо платье «наследницы Алвен» было не таким броским, как наряд «леди Метели».
— Вы не ответите, леди Виржиния?
Очередное нарушение правил — обращение по имени там, где все должны были оставаться друг для друга незнакомцами… Впрочем, наш маскарад и так растянулся непростительно — почти на год.
Но почему бы не продлить его ещё ненамного?
— Отвечу, сэр Крысолов. Чуть позже. Найдите меня перед следующим танцем.
Я улыбнулась легкомысленно и направилась к тому залу, где мы договаривались встретиться с Мэтью. После того обещания, кажется, целая вечность минула…
Вернуться как ни в чём не бывало мне, однако, не позволили.
— С кем вы говорили, леди Виржиния?
— С тем, кто пригласил меня танцевать, — откликнулась я машинально, поворачиваясь к Мэтью. Упрекнуть его было не за что: он говорил слишком тихо, чтобы моё имя услышали посторонние. К тому же чашка в его ладонях настраивала на мирный лад.
— Ваш знакомый?
— Можно и так сказать.
— Значит, не желаете раскрывать свои секреты…Что ж, это ваше право и привилегия очаровательной леди, — необидно усмехнулся Мэтью и указал в сторону бокового зала: — Присядем где-нибудь? Имбирный чай остывает. Честно признаться, я себя чувствовал очень глупо, когда ждал вас с чашкой в руках.
— Тогда мне стоит извиниться, — не смогла я удержаться от улыбки. Всё-таки на Мэтью невозможно было сердиться; зато соблазнительно и легко было забыть о том, что он секретарь дяди Рэйвена, один из агентов Особой службы, и представить, что я его сестра.
Места в зале не нашлось. Но мой Лисий Принц не растерялся и разыскал потайную дверь и лестницу, ведущую на исключительно декоративный, казалось бы, небольшой балкон, и там, на верхней ступени, постелил свой камзол и предложил мне сесть. А сам остался ниже — сторожить, прислонившись к стене.
Музыка заиграла громче; пришло время очередного контрданса. Я медленно пила чай, порядком остывший, но согревающий и бодрящий за счёт имбиря, и вполглаза поглядывала то на танцующих внизу, то на непослушный рыжий хвост — понять, как он закреплён, так и не получилось.
— Скажите, мистер Рэндалл, а что означает ваш костюм?
Он скосил взгляд:
— Для меня — или в целом?
Конечно, я не могла не поддаться соблазну:
— Для вас.
— Семейные ценности и справедливое возмездие, — загадочно ответил Мэтью, совершенно очевидно получая удовольствие от такого невинного издевательства надо мною.
Немного потянув время, я сдалась:
— А в целом?
— Вы очень похожи на мою кузину, с которой мы вместе выросли, — признался неожиданно он. — Только не лицом, а манерами. Именно она рассказала мне сказку о Лисьем Принце. Точнее, о его отце, графе, который подружился с лисом-чародеем. Дружба эта не понравилась ни королю, ни епископу. И однажды они воспользовались тем, что молодой граф задержался в гостях у приятеля-чародея, и уничтожили всю его семью, кроме дочки и младшего сына. Граф переправил их к своему родственнику, человеку богатому и влиятельному, затем обернулся белым лисом, а чародей стал чёрно-бурым. Они разодрали короля и епископа на мелкие клочки. Правда, граф за это поплатился своим человечьим сердцем и вынужден был уйти под холмы, к другу-чародею. А графского сына влиятельный родственник возвёл на трон — вот того мальчика и назвали Лисьим Принцем, потому что он был дружен с лисами до самой смерти, хотя сам обращаться и не умел.
Кажется, за сказкой стояло нечто большее — история самого Мэтью, возможно. Однако расспрашивать дальше я не решилась. Только предположила осторожно:
— Похоже, кузина была вам очень дорога, если вы спустя столько времени помните её рассказы.
— Она умерла от чахотки, когда мне было пятнадцать, — безмятежно откликнулся он. — Нет-нет, не надо сочувствия. Слишком давно это было. И… как там правильно говорить? Ах, да. Надо мной не довлеет груз прошлого. Слишком много с тех пор произошло. Вы закончили с чаем? Давайте тогда вернёмся. Бал — для танцев.
Я поднялась, позволяя ему забрать камзол, а затем отдала чашку.
— Да… пожалуй.
— Вы не уверены? Не хотите танцевать? Или… — он сделал паузу, глядя снизу вверх — …или вы хотите танцевать не со мной?
— Второе, — ответила я, немного помедлив.
Мэтью только рассмеялся:
— Тогда тем более нужно поспешить. И я не скажу ничего маркизу, обещаю.
— О. И почему же? Не то чтобы я настаивала…
— Маркиз не просил, — исключительно серьёзно ответил Мэтью. — Но помните, что я рядом, присматриваю за вами. Если понадобится, чтобы я срочно подошёл — снимите венок или хотя бы приподнимите его.
Мэтью сдержал обещание и незаметно отстал, когда мы подошли к большому залу. Я побродила между колонн, будто бы скучая, а на самом деле — оглядываясь в поисках Крысолова. И заметила его почти сразу, точно он ждал меня.
«Вальс. Сейчас снова будет вальс», — пронеслось в голове.
Крысолов устремился мне навстречу, и я тоже сделала шаг… и внезапно едва не столкнулась со служанкой в сером.
— Простите, — пролепетала она, глядя испуганно через прорези дешёвой бумажной маски. Опрокинувшийся бокал перекатывался на подносе, и вино капало на паркет — тёмно-красное, густое. — Прошу прощения, леди… Пожалуйста, простите…
Краем глаза я заметила, что к Крысолову подошла дама в голубом платье с кружевной накидкой на плечах. Мне стало не по себе.
